Неточные совпадения
Бурмистр потупил голову,
— Как приказать изволите!
Два-три денька хорошие,
И сено вашей милости
Все уберем, Бог
даст!
Не правда ли, ребятушки?.. —
(Бурмистр воротит к барщине
Широкое лицо.)
За барщину ответила
Проворная Орефьевна,
Бурмистрова кума:
— Вестимо так, Клим Яковлич.
Покуда вёдро держится,
Убрать бы сено барское,
А наше —
подождет!
Содержание было то самое, как он ожидал, но форма была неожиданная и особенно неприятная ему. «Ани очень больна, доктор говорит, что может быть воспаление. Я одна теряю голову. Княжна Варвара не помощница, а помеха. Я
ждала тебя третьего дня, вчера и теперь посылаю узнать, где ты и что ты? Я сама хотела ехать, но раздумала, зная, что это будет тебе неприятно.
Дай ответ какой-нибудь, чтоб я знала, что делать».
— Да что ж! По нашему до Петрова дня
подождать. А вы раньше всегда косите. Что ж, Бог
даст, травы добрые. Скотине простор будет.
— Оттого, что у него стачки с купцами; он
дал отступного. Я со всеми ими имел дела, я их знаю. Ведь это не купцы, а барышники. Он и не пойдет на дело, где ему предстоит десять, пятнадцать процентов, а он
ждет, чтобы купить за двадцать копеек рубль.
Три
дамы: старушка, молодая и купчиха, три господина; один ― банкир-Немец с перстнем на пальце, другой ― купец с бородой, и третий ― сердитый чиновник в виц-мундире с крестом на шее, очевидно, давно уже
ждали.
В передней не
дали даже и опомниться ему. «Ступайте! вас князь уже
ждет», — сказал дежурный чиновник. Перед ним, как в тумане, мелькнула передняя с курьерами, принимавшими пакеты, потом зала, через которую он прошел, думая только: «Вот как схватит, да без суда, без всего, прямо в Сибирь!» Сердце его забилось с такой силою, с какой не бьется даже у наиревнивейшего любовника. Наконец растворилась пред ним дверь: предстал кабинет, с портфелями, шкафами и книгами, и князь гневный, как сам гнев.
Прямым Онегин Чильд Гарольдом
Вдался в задумчивую лень:
Со сна садится в ванну со льдом,
И после, дома целый день,
Один, в расчеты погруженный,
Тупым кием вооруженный,
Он на бильярде в два шара
Играет с самого утра.
Настанет вечер деревенский:
Бильярд оставлен, кий забыт,
Перед камином стол накрыт,
Евгений
ждет: вот едет Ленский
На тройке чалых лошадей;
Давай обедать поскорей!
— А ей-богу, хотел повесить, — отвечал жид, — уже было его слуги совсем схватили меня и закинули веревку на шею, но я взмолился пану, сказал, что
подожду долгу, сколько пан хочет, и пообещал еще
дать взаймы, как только поможет мне собрать долги с других рыцарей; ибо у пана хорунжего — я все скажу пану — нет и одного червонного в кармане.
Меж тем на палубе у грот-мачты, возле бочонка, изъеденного червем, с сбитым дном, открывшим столетнюю темную благодать,
ждал уже весь экипаж. Атвуд стоял; Пантен чинно сидел, сияя, как новорожденный. Грэй поднялся вверх,
дал знак оркестру и, сняв фуражку, первый зачерпнул граненым стаканом, в песне золотых труб, святое вино.
Другая же
дама, очень полная и багрово-красная, с пятнами, видная женщина, и что-то уж очень пышно одетая, с брошкой на груди величиной в чайное блюдечко, стояла в сторонке и чего-то
ждала.
— А чего такого? На здоровье! Куда спешить? На свидание, что ли? Все время теперь наше. Я уж часа три тебя
жду; раза два заходил, ты спал. К Зосимову два раза наведывался: нет дома, да и только! Да ничего, придет!.. По своим делишкам тоже отлучался. Я ведь сегодня переехал, совсем переехал, с дядей. У меня ведь теперь дядя… Ну да к черту, за дело!..
Давай сюда узел, Настенька. Вот мы сейчас… А как, брат, себя чувствуешь?
— А ведь я к вам уже заходил третьего дня вечером; вы и не знаете? — продолжал Порфирий Петрович, осматривая комнату, — в комнату, в эту самую, входил. Тоже, как и сегодня, прохожу мимо —
дай, думаю, визитик-то ему отдам. Зашел, а комната настежь; осмотрелся,
подождал, да и служанке вашей не доложился — вышел. Не запираете?
Обе
дамы ждали его давным-давно с истерическим нетерпением.
Все тверже и тверже укреплялась в нем мысль, что если бы действительно этот загадочный вчерашний человек, этот призрак, явившийся из-под земли, все знал и все видел, — так разве
дали бы ему, Раскольникову, так стоять теперь и спокойно
ждать?
— А, идут! — вскричал Раскольников, — ты за ними послал!.. Ты их
ждал! Ты рассчитал… Ну, подавай сюда всех: депутатов, свидетелей, чего хочешь…
давай! Я готов! готов!..
Ну, так
жду я вас, смотрю, а вас бог и
дает — идете!
Тот мельком взглянул на нее, сказал: «
подождите», и продолжал заниматься с траурною
дамой.
Дама выслушала ее со вниманием. «Где вы остановились?» — спросила она потом; и услыша, что у Анны Власьевны, примолвила с улыбкою: «А! знаю. Прощайте, не говорите никому о нашей встрече. Я надеюсь, что вы недолго будете
ждать ответа на ваше письмо».
— Он очень милый старик, даже либерал, но — глуп, — говорила она, подтягивая гримасами веки, обнажавшие пустоту глаз. — Он говорит: мы не торопимся, потому что хотим сделать все как можно лучше; мы терпеливо
ждем, когда подрастут люди, которым можно
дать голос в делах управления государством. Но ведь я у него не конституции прошу, а покровительства Императорского музыкального общества для моей школы.
— Значит, царь сам править не умеет, а другим — не
дает? Чего же нам
ждать?
Размахивая палкой, делая
даме в углу приветственные жесты рукою в желтой перчатке, Корвин важно шел в угол, встречу улыбке
дамы, но, заметив фельетониста, остановился, нахмурил брови, и концы усов его грозно пошевелились, а матовые белки глаз налились кровью. Клим стоял, держась за спинку стула, ожидая, что сейчас разразится скандал, по лицу Робинзона, по его растерянной улыбке он видел, что и фельетонист
ждет того же.
— Идут по бульвару мужчина и
дама, мужчина заходит в писсуар, и это нисколько не смущает
даму, она стоит и
ждет.
— Не надо.
Давайте подследственного. Вы
подождете в коридоре.
— Нет — глупо! Он — пустой. В нем все — законы, все — из книжек, а в сердце — ничего, совершенно пустое сердце! Нет,
подожди! — вскричала она, не
давая Самгину говорить. — Он — скупой, как нищий. Он никого не любит, ни людей, ни собак, ни кошек, только телячьи мозги. А я живу так: есть у тебя что-нибудь для радости? Отдай, поделись! Я хочу жить для радости… Я знаю, что это — умею!
Придет Анисья, будет руку ловить целовать: ей
дам десять рублей; потом… потом, от радости, закричу на весь мир, так закричу, что мир скажет: „Обломов счастлив, Обломов женится!“ Теперь побегу к Ольге: там
ждет меня продолжительный шепот, таинственный уговор слить две жизни в одну!..»
Опершись на него, машинально и медленно ходила она по аллее, погруженная в упорное молчание. Она боязливо, вслед за мужем, глядела в
даль жизни, туда, где, по словам его, настанет пора «испытаний», где
ждут «горе и труд».
— Конечно, решаюсь. — Что же еще сделать можно? Я ему уже сто рублей задатку
дала, и он теперь
ждет меня в трактире, чай пьет, а я к тебе с просьбою: у меня еще двести пятьдесят рублей есть, а полутораста нет. Сделай милость, ссуди мне, — я тебе возвращу. Пусть хоть дом продадут — все-таки там полтораста рублей еще останется.
Он не договорил и задумался. А он
ждал ответа на свое письмо к жене. Ульяна Андреевна недавно написала к хозяйке квартиры, чтобы ей прислали… теплый салоп, оставшийся дома, и
дала свой адрес, а о муже не упомянула. Козлов сам отправил салоп и написал ей горячее письмо — с призывом, говорил о своей дружбе, даже о любви…
Он глядел на нее и хотел бы,
дал бы бог знает что, даже втайне
ждал, чтоб она спросила «почему?», но она не спросила, и он подавил вздох.
— Я как-нибудь, через брата, или соберусь с силами и сама отвечу на эти письма,
дам понять, в каком я положении, отниму всякие надежды на свидание. А теперь мне нужно пока
дать ему знать только, чтоб он не ходил в беседку и не
ждал напрасно…
— А мне надо
дать ответ; он
ждет там, в беседке, или придет сюда, если не
дам, а я не могу…
— Простите, — продолжал потом, — я ничего не знал, Вера Васильевна. Внимание ваше
дало мне надежду. Я дурак — и больше ничего… Забудьте мое предложение и по-прежнему
давайте мне только права друга… если стою, — прибавил он, и голос на последнем слове у него упал. — Не могу ли я помочь? Вы, кажется,
ждали от меня услуги?
— Да как это ты подкрался: караулили,
ждали, и всё даром! — говорила Татьяна Марковна. — Мужики караулили у меня по ночам. Вот и теперь послала было Егорку верхом на большую дорогу, не увидит ли тебя? А Савелья в город — узнать. А ты опять — как тогда! Да
дайте же завтракать! Что это не дождешься? Помещик приехал в свое родовое имение, а ничего не готово: точно на станции! Что прежде готово, то и подавайте.
— Э, я их скоро пр-рогоню в шею! Больше стоят, чем
дают… Пойдем, Аркадий! Я опоздал. Там меня
ждет один тоже… нужный человек… Скотина тоже… Это все — скоты! Шу-ше-хга, шу-шехга! — прокричал он вновь и почти скрежетнул зубами; но вдруг окончательно опомнился. — Я рад, что ты хоть наконец пришел. Alphonsine, ни шагу из дому! Идем.
— Хохоча над тобой, сказал! — вдруг как-то неестественно злобно подхватила Татьяна Павловна, как будто именно от меня и
ждала этих слов. — Да деликатный человек, а особенно женщина, из-за одной только душевной грязи твоей в омерзение придет. У тебя пробор на голове, белье тонкое, платье у француза сшито, а ведь все это — грязь! Тебя кто обшил, тебя кто кормит, тебе кто деньги, чтоб на рулетках играть,
дает? Вспомни, у кого ты брать не стыдишься?
Зверев
ждал его именно сегодня или завтра, о чем третьего дня
дал мне знать.
— И ты прав. Я догадался о том, когда уже было все кончено, то есть когда она
дала позволение. Но оставь об этом. Дело не сладилось за смертью Лидии, да, может, если б и осталась в живых, то не сладилось бы, а маму я и теперь не пускаю к ребенку. Это — лишь эпизод. Милый мой, я давно тебя
ждал сюда. Я давно мечтал, как мы здесь сойдемся; знаешь ли, как давно? — уже два года мечтал.
Но прежде надо зайти на Батан,
дать знать шкуне, чтоб она не
ждала фрегата там, а шла бы далее, к северу. Мы все лавировали к Батану; ветер воет во всю мочь, так что я у себя не мог спать: затворишься — душно, отворишь вполовину дверь — шумит как в лесу.
Бог знает, когда бы кончился этот разговор, если б баниосам не подали наливки и не повторили вопрос: тут ли полномочные? Они объявили, что полномочных нет и что они будут не чрез три дня, как ошибкой сказали нам утром, а чрез пять, и притом эти пять дней надо считать с 8-го или 9-го декабря… Им не
дали договорить. «Если в субботу, — сказано им (а это было в среду), — они не приедут, то мы уйдем». Они стали торговаться, упрашивать
подождать только до их приезда, «а там делайте, как хотите», — прибавили они.
Очнувшись, баниос побежал к нему передать новость и тотчас же воротился с просьбою не салютовать,
подождать, пока они
дадут знать губернатору.
Не так довольны были только одни
дамы, но все же и им понравилось красноречие, тем более что за последствия они совсем не боялись и
ждали всего от Фетюковича: «наконец-то он заговорит и, уж конечно, всех победит!» Все поглядывали на Митю; всю речь прокурора он просидел молча, сжав руки, стиснув зубы, потупившись.
— Да я и не вру, все правда; к сожалению, правда почти всегда бывает неостроумна. Ты, я вижу, решительно
ждешь от меня чего-то великого, а может быть, и прекрасного. Это очень жаль, потому что я
даю лишь то, что могу…
— Цветы-то вы испортите, — проговорил и Алеша, — а «мамочка»
ждет их, она сидит плачет, что вы давеча ей не
дали цветов от Илюшечки. Там постелька Илюшина еще лежит…
И без того уж знаю, что царствия небесного в полноте не достигну (ибо не двинулась же по слову моему гора, значит, не очень-то вере моей там верят, и не очень уж большая награда меня на том свете
ждет), для чего же я еще сверх того и безо всякой уже пользы кожу с себя
дам содрать?
Сокровеннейшее ощущение его в этот миг можно было бы выразить такими словами: «Ведь уж теперь себя не реабилитируешь, так давай-ка я им еще наплюю до бесстыдства: не стыжусь, дескать, вас, да и только!» Кучеру он велел
подождать, а сам скорыми шагами воротился в монастырь и прямо к игумену.
— То есть вы их прикладываете к нам и в нас видите социалистов? — прямо и без обиняков спросил отец Паисий. Но прежде чем Петр Александрович сообразил
дать ответ, отворилась дверь и вошел столь опоздавший Дмитрий Федорович. Его и вправду как бы перестали
ждать, и внезапное появление его произвело в первый момент даже некоторое удивление.
Вот он уж третий аль четвертый день Грушеньку
ждет, надеется, что придет за пакетом,
дал он ей знать, а та знать
дала, что «может-де и приду».
У казаков про Табандо ходят нехорошие слухи. Это постоянный притон хунхузов. Они
поджидают тут китайцев, направляющихся на Уссури, и обирают их дочиста. Хунхузы не
дают спуска и русским, если судьба случайно занесет их сюда без охраны.
«Ныне я
ждала своего друга Д. на бульваре, подле Нового моста: там живет
дама, у которой я думала быть гувернанткою.
По этому вопросу реального направления Марья Алексевна
ждала, что Верочка
даст Лопухову список своих вещей, чтобы требовать их, и твердо решилась из золотых и других таких вещей не
давать ничего, из платьев
дать четыре, которые попроще, и
дать несколько белья, которое побольше изношено: ничего не
дать нельзя, благородное приличие не дозволяет, а Марья Алексевна всегда строго соблюдала благородное приличие.